– Ты знаешь, как убили Женю? – спросил вдруг Громов.

Лукашевич осёкся.

– Э-э… подробностей я не знаю.

– В него стреляли несколько раз, – сообщил Громов, отчётливо выговаривая каждое слово. – И он уже был мёртв, когда один из этих, как ты их называешь, «отморозков» подошёл и произвёл контрольный выстрел ему в голову. Это установила экспертиза, и у меня нет причин сомневаться в достоверности её выводов.

– Сволочи! – высказал своё мнение Лукашевич; он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Правильно я их разделал!

– Вот именно, – Громов с печальным видом кивнул. – Они – контрольный выстрел. Ты – «правильно разделал». Вернуться домой – всё мировоззрение?

Лукашевич понял, что попался. Возразить было нечего.

– Твоя ошибка в том, Алексей, – продолжал Громов, – что ты воспринимаешь мировоззрение как набор идей. Абстрактные идеи действительно плохо воспринимаются рядовым солдатом. Но мировоззрение – это не представление о мире через идеи, это сам мир. Сколь иллюзорным бы он ни казался со стороны, этот мир уже существует. Рядовой солдат всё знает о нём, этот мир снится ему; солдат легко представляет, какое место он займёт в этом мире. Остаётся лишь приложить усилие, не пожалеть ни себя, ни других и овеществить этот мир, сделать его единственно реальным. И война мировоззрений – это война миров, Алексей, война за овеществление. Мы вступили именно в такую войну и должны быть готовы к тому, что придётся идти до конца, не оставляя живыми врагов за спиной. Потому что именно так будут действовать наши противники… – Громов помолчал. – Это как немецкие нацисты. Берлин лежал в развалинах, был окружён со всех сторон, а они продолжали драться и верили в победу своего мира до последнего…

Лукашевича заело.

– А я слышал, – решился вставить он словечко, – что как раз на фронте с фрицами всегда можно было договориться. Мол, если наступления нет, то зачем нам стрелять друг в друга? Так и высаживали обоймы в белый свет, как в копеечку.

– Легенды, легенды, – пробормотал Громов. – Это ничего не доказывает, Алексей, отклонения всегда бывали и будут, мы же говорим об общем правиле.

Лукашевич подумал, что сейчас самый момент перевести беседу из теоретической плоскости в практическую. В любом другом случае всё запутается ещё больше, и Алексей, неискушённый в ведении философских диспутов, мог потерять нить, а там пиши пропало.

– Ну хорошо, – сказал он, – ладно. Они, значит, фанатики идеи. Но мы-то, Костя, защищаем Родину. А это будет посильнее всяческих идей, разве нет?

– Пока ещё не защищаем, – резонно заметил Громов. – Пока только грабим чужие транспорты. И провоцируем этим войну.

Лукашевич даже рот открыл от изумления.

«Вона куда он клонит! Запущенный случай, однако!»

– Ты думаешь, Маканин нам врёт?! Думаешь, он всё это придумал, чтобы спровоцировать войну?

– Не знаю, – Громов покачал головой. – Теперь я ни в чём не уверен. У советника Маканина тоже свой мир, он тоже добивается его овеществления, и кто может сказать, кроме самого господина советника, что это за мир и есть ли в нём место для России?

– Так, – сказал Лукашевич. – Тебе не кажется, Костя, что ты перегибаешь палку?

– Смотря какую палку…

– И бежишь впереди поезда.

Громов словно очнулся и озадаченно посмотрел на Лукашевича:

– Какого поезда?

– Всё того же. Проблемы, Костя, надо решать по мере их возникновения. Если будет война, значит, будет война, и мы не самые плохие солдаты в этой овеществлённой реальности. И не думай ты за нас. Мы знали на что шли, когда произносили слова присяги.

– Как у тебя всё просто, – обронил Громов. – «Не думай» – и дело в шляпе.

– А то! – горделиво сказал Лукашевич. – Всё в конце концов образуется, Костя, – Алексей наконец решился употребить этот стандартный фразеологический оборот, а потом добавил классическую, но малоизвестную поговорку, прекрасно зная, что уж она-то должна подействовать на все сто: – «И это тоже пройдёт».[6]

Громов наконец улыбнулся.

– Где вычитал? – поинтересовался он.

– Плохо ты всё-таки знаешь своих друзей, – улыбнулся в ответ Лукашевич.

– Ну что ж, спасибо, Алексей, – поблагодарил Громов. – Если всё обстоит именно так, как ты описываешь, значит, есть у нас надежда.

– Надежда умирает последней! – изрёк Лукашевич очередной общеизвестный афоризм.

– Давай пить чай, – предложил Громов.

– Давай.

Лукашевич долил в стоящий на столе электрочайник воды из трёхлитровой банки, вставил вилку в розетку. Они стали ждать, когда закипит вода.

– Порой мне кажется, что всё это: и то, что с нами уже произошло, и то, что происходит, и то, что ещё произойдёт, – всё это сон, – признался Громов. – Что сейчас проснусь в том пансионате в Прибалтике – помнишь – и мы втроём: я, ты, Лёха – снова пойдём смотреть «Пиратов»… И даже не кажется – я хотел бы, чтобы всё это оказалось сном…

– Знаешь, – задумчиво сказал Лукашевич, – если это сон, то не самый худший сон из всех возможных…

(Мурманская область, октябрь 1998 года)

На этот раз Чёрный Пёс выбрал местом встречи со своим резидентом не цветочный павильон на рынке, а вагон утренней электрички, идущей в пригород. Встреча пришлась на воскресенье, день выдался холодный, а потому половина вагонов была пуста.

Чёрный Пёс появился в предпоследнем от головы электропоезда вагоне, где в полном одиночестве сидел Иван Иванович, через пятнадцать минут после отправления – электричка как раз миновала Колу.

– У вас свободно? – спросил Чёрный Пёс Ивана Ивановича.

Иван Иванович хмуро взглянул на него и ничего не ответил. После того как авантюра Чёрного Пса провалилась и группа Мурата в полном составе погибла, резиденту, лишь приложив отчаянные усилия, удалось спасти от аналогичной участи созданную с таким трудом агентурную сеть. Теперь Иван Иванович ни в грош не ставил своего начальника и думал только об одном: как побыстрее выйти из игры.

Не дождавшись ответа, Чёрный Пёс уселся на скамейку напротив Ивана Ивановича. Начальник военной разведки выглядел как обычно – только набросил сверху на «ветеранский» пиджак простенький и поношенный плащ. Под грохот и лязг вагонов он сообщил подчинённому:

– Мы начинаем новую операцию. Её координация будет осуществляться на самом высоком уровне.

Иван Иванович тяжко вздохнул.

«Ещё одна авантюра, – отметил он про себя. – Начальнички!»